Новосибирск и Новосибирская область: свежие новости, объективный анализ, актуальные комментарии

В «Старом доме» состоялась премьера «Пульчинеллы» — человечеству подарили надежду на бессмертие

Джандоменико: Если ты идея, то идея чего именно?
Пульчинелла: В том-то всё и дело: я идея, которая существует без ничего.
Дж. Агамбен. Пульчинелла, или Развлечения для детей

Год назад меня догнал кризис «очередного возраста», и я с ужасом начала воспринимать себя как часть «коллективного bios», живущего по схеме «родился — поел — поспал — погадил — произвёл потомство — умер». Тоскливые инсайты настигали меня в людных местах, где было очевидно, что алгоритм жизни у всех нас более-менее одинаков, а уж финал — тем более. Такое себе ощущение, когда родной город представляется в виде компьютерной «симуляции жизни», где самый крутой ресторан — это всего лишь «про поесть», больницы — про починку тела, а общественные туалеты — сами понимаете про что. Осознание биологического бытования время от времени брало экзистенциальный верх над духовным: здравствуйте, меня зовут Наталия, жизнь — это всего лишь форма существования белковых тел. Спектакль «Пульчинелла» главного режиссёра «Старого дома» Андрея Прикотенко убедил меня, что я не схожу с ума, и подарил надежду, что с белковыми телами не так всё однозначно.

Мир окончательно заплыл за буйки: Рагнарёк форева, земля обескровленным жёлтым астероидом несётся в пустоте, в общем, «планета Шелезяка, воды нет, растительности нет, населена… Пульчинеллами». Из околоплодного пузыря неубиваемого пластика вылупляется курообразное существо в жёлтых «конверсах» — Пульчинелла в очередной раз обхитрил смерть, потому что он не «кто», а «как», и все эти ваши концы света он стопицот раз видел. Зевнул, кудахтнул в вечность, дождался от вечности ответа, почесал брюшко, справил естественные надобности, вытащил на свет семь кастрюль и принялся за сотворение мира — конец концом, а спагетти по расписанию. Пульчинеллы во вселенной не одиноки — это существо всегда сопровождает гурьба, он производит из себя себе подобных и скоро эти «некоторые Пульчинеллы» густо населят всю планету. Они будут кудахтать, любить друг друга, драться, есть, беззастенчиво гадить пластиковым «помётом», крутить на машинке спагетти и высмеивать всё, что нам дорого, ибо само их существование — больше смех, чем слёзы. Да и всё наше бытование, если разобраться, больше комедия, чем трагедия. Ну смешно же — родиться, чтобы умереть. Обкудахтаться.

У нас в Новосибирске есть традиция — каждую осень мы ходим в «Старый дом» на новый спектакль Прикотенко. И по-обывательски ждём чуда, события, удивления — особенно учитывая, какой материал он берёт в режиссёрскую разработку и что с ним при этом делает. В этот раз спираль интриги закрутилась туго. Андрей Михайлович внезапно прошёл мимо своей «классической полки» и взялся за осмысление трактата Джордо Агамбена «Пульчинелла, или Развлечения для детей», где философ пытался понять, почему в момент крушения Венецианской республики художник Джандоменико Тьеполо закрылся на своей вилле, чтобы разрисовать все стены фресками с участием Пульчинелл.

Философ даёт этому очень многоступенчатое объяснение, но есть ощущение, что через дух бессмертного Пульчинеллы художник пытался изжить свой страх, который всегда сопровождает человека во время тектонического слома эпох. А будет ли что-то, когда всё закончится? Я-то сам буду? Или только какая-то часть моего неизвестного, но бессмертного? А у Пульчинеллы, самой инфернальной из всех масок итальянской комедии дель арте, нет своего характера — он та самая юнгианская «персона», вечно живущий архетип, играющий во все социальные роли сразу. И очевидно, что он — бессмертен. Как бессмертны все «некоторые Пульчинеллы» Прикотенко, нелепые существа-фрики, отягощённые всепобеждающей физиологией, но разыгрывающие на своём птичьем языке вечные, как Бог, ситуации — любовь, измена, семья, рождение, предательство, гонения, убийство, смерть, воскрешение. В общем, расходимся — надежда есть. И даже финальный ливень из куриных «фекалий», обрушивающийся на сцену, не убеждает меня в доминанте биологии над тем, что БОЛЬШЕ меня. Надеюсь, что по вере и воздастся. Шутка.

В «Пульчинелле» режиссёрская эволюция творца лишила актёров «слова», отринув первую строку Евангелия о том, что было в начале, — впрочем, сам Пульчинелла, существующий вне языковых норм, продиктовал этот ход. «Некоторые Пульчинеллы» всё больше молчат, но как органично артисты «Старого дома» существуют в этом пространстве публичного одиночества — каждый из них живёт свою «zoe», и за этим интересно наблюдать. Вот главный Пульчинелла Анатолия Григорьева уютно устраивается в старом холодильнике времён СССР, как в криокамере, ибо советские холодильники могут пережить не один апокалипсис — они же неубиваемые, как сам Пульчинелла. А прекрасная Лариса Чернобаева, женщина-Пульчинелла, забирается на лестницу, ведущую в небо: что ты там видишь, Дева, дарующая всем женщинам надежду? Спектакль можно долго разбирать на паззлы-пасхалки, чтобы потом их рассматривать через оптику своего интеллекта, — Прикотенко щедро «рассыпал» их на курином дворе человечества: собирай яркие бусинки, радуйся.

А придирчивые театралы сразу увидели в «Пульчинелле» Прикотенко продолжение его же «Петерса», где в финале главный герой Анатолия Григорьева отрешённо жует над кастрюлей куру, скидывает биологический скафандр, умирает и становится свободным. «Петерс переродился в Пульчинеллу, — рассуждали театралы. — Это же ясно! Два спектакля объединяет тема куриц, кастрюль и перехода из жизни в смерть. Ну и главные роли Григорьев играет».

На первый взгляд, конечно, сходство неминуемо. Творческая вселенная художника Ольги Шаишмелашвили объединяет миры Петерса и Пульчинеллы метафизикой публичного одиночества коммунальных квартир. В этом пространстве невозможно укрыться от окружающего мира в комнате собственного «я», но и от одиночества никуда не денешься — нагим пришёл я в этот мир, нагим и уйду. И в этом плане Пульчинелле повезло куда больше, чем Петерсу. Если верить Агамбену, он — жизнь сама по себе, под его маской нет лица, и ему плевать на социум — он тащит сквозь эпохи свою кастрюлю с клёцками и не заморачивается вопросами бытия. А зачем заморачиваться, если ты сам — бытие? «И в этом пульчиниллеризме есть своеобразное обаяние, есть витальность, — говорит Андрей Прикотенко. — Он такой персонаж, которого мы часто видим в нашей реальности. Он очень непосредственный, он не задаёт себе сложных вопросов, он некая биологическая данность».

Все мы — Пульчинеллы, с той лишь разницей, что некоторые Пульчинеллы задают себе сложные вопросы, а некоторые — нет. Андрей Прикотенко точно задаёт.